Измученная и этими мыслями, и еще многими, Эмили решила поискать утешения и поддержки Уолта.
Она поднялась с тюфяка и покинула палатку.
У закрытого входа в палатку, которую делили Уолт и Саттон, Эмили заколебалась.
Наружу просачивался хрипловатый шепот:
– О камерадо рядом! О ты и я наконец-то, и только двое нас. Мои руки обнимают тебя, и мне довольно? Как? Не этим ли прикосновением я в трепете обрету иную личность? Пламя и эфир устремляются в мои жилы! Предательский мой кончик тянется помочь им. Расстегивая мои одежды, обнимая нагой мой торс, ведя себя со мной распутно, нецеломудренно сметая мои чувства! Вымя сердца моего роняет сладкое млеко! Отдели рубашку от моей грудины! Положи голову свою поперек моих бедер и нежно повернись на мне!
Генри Саттон засмеялся и ответил:
– Ну и трепло же ты, старичок! Но я тебя все равно люблю.
Тут все речи стихли.
Эмили, спотыкаясь, попятилась, закрывая лицо локтем.
Нет, этого быть не может… Она, наверное, ошиблась.
Из палатки донеслись несомненные звуки наслаждения, которые Эмили хранила в памяти с той ночи, когда сдалась Уолту.
Всплыл непонятно тревожащий образ ее школьных дней: древнегреческое изваяние двух нагих олимпийских борцов, экстатически переплетших мускулистые члены. Познать Восторг через Боль, как Солнце познают Слепые! Вот Высшая из Мук! Вот воплощенье Горя!
Слезы помутили ее зрение, Эмили устремилась в свое последнее убежище.
Откинув полу палатки Крукса, она была уже готова излить свои страдания, как вдруг ее чувства восприняли непристойное зрелище внутри.
Лжеясновидица как будто отчасти обрела сознание, подобно любителю поспать, высвобождающемуся из объятий Морфея, или томной распутнице. Верхняя часть ее одежды была спущена до талии, обнажив пышные прелести – по виду совершенно нормальные, нигде ни капли идеоплазмы.
Эти прелести неторопливо ласкал Крукс и не встречал никакого сопротивления.
– Только вообразить – простая уличная девка. Да, ты мне не откажешь…
Эмили поперхнулась океаном желчи. Давясь, она отпрянула.
Ей хотелось кричать, но ее лицо словно обтянула мембрана, удерживая весь ужас внутри. Она помешалась или другие? И тут донесся крик ее брата:
– Быстрей! Дитя пробуждается!
Эмили слепо побрела на голос Остина. Если бы на ее пути оказался хотя бы камешек, она не дошла бы. Но трава не таила препятствий, она кое-как добралась до брата и упала в его объятия.
– Эмили, что случилось?
«За что?» – мучительный вопль Любви, который разбивает самые гигантские сердца, – вот все, что она сумела выговорить.
Прежде чем Остин успел продолжить вопросы, к их трио присоединились остальные четверо.
Крукс поддерживал одурманенную Мод, одна из грудей которой все еще оставалась обнаженной. На Уолте и Саттоне были только их нижние рубашки, к счастью, достигавшие коленей.
– Аллен, – окликнул Уолт, – что происходит?
Дети образовали кольцо. Внутри него воздух мерцал, словно вокруг идеоплазмичных трубок «Танатопсиса».
– Теперь, когда мы целое, мы идем к морю, – ответил ребенок.
– Возьмите нас с собой!
Наступила пауза, словно дети совещались между собой. И затем:
– Хорошо. Войдите в круг.
Аллен отпустил руку товарища слева, разорвав кольцо. Медленно, зная, что выбора у них нет, люди прошаркали в круг.
Эмили подумала было остаться на месте, чтобы умереть в одиночестве. Однако в последнюю минуту она обнаружила, что ноги несут ее рядом с остальными.
Кольцо восстановилось.
Воздух вокруг людей словно зазвенел и завибрировал. Эмили подумала:
Есть утро в дали потаенной, узнай, где дети встречают свой Ангельский Май. Танцуют, играют, и льются их песни. Бывает ли праздник на свете чудесней? Круг на зеленом-зеленом…
Послышалось жужжание, ощущаемое только костями…
Люди и дети стояли на морском берегу.
Но это не был песчаный берег.
Колоссальный язык воды нежно облизывал пологий травянистый откос.
А сама вода была зеленой, как весеннее яблоко, и нигде не морщилась, будто шелковый саван на трупе.
Моментальная переброска оглушила Эмили, как, видимо, и всех остальных. Слишком много всего произошло, слишком быстро. Ее ноги подкосились, и она упала на траву.
Дети построились в шеренгу лицом к океану.
Аллен обернулся к Уолту:
– Прощай, отец.
Возрожденные души вошли в море. Дно, видимо, круто уходило вниз. Всего в двух шагах от кромки воды они погрузились в нее по подбородок. Еще шаг, и вода сомкнулась у них над головами. Они исчезли.
Последняя надежда людей на спасение рухнула… Эмили почувствовала, как мимо нее кто-то пробежал. Это была Мод.
Подобно сомнамбуле, возможно, влекомая остатками своей крепчайшей связи с Езрой или же просто отчаянием, ясновидица бежала к морю.
Никто не успел ее остановить, и она вступила в воду.
Только два шага – и вода дошла ей до талии, и платье вокруг нее заколыхалось, как колокол медузы.
Дэвис было бросился спасать свою партнершу, но Крукс решительно его остановил:
– Стойте! Или вы не видите, что происходит? Она не тонет – она растворяется.
Он не ошибся. Стоя там, где под водой скрылись лишь самые маленькие дети, Мод не могла бы погрузиться так глубоко. Более того: она стояла теперь неподвижно, но вода продолжала всползать по ней вверх! Вода неумолимо поглотила ее на глазах исполненных ужаса людей. Без каких-либо признаков страдания, с выражением неземного блаженства, женщина растаяла в объятиях океана, и вскоре только ее одежда осталась на поверхности тихой воды.
Дэвис вскричал: «Мод!» и рухнул на землю.
Эмили перенесла все мыслимые потрясения. Преданная, обманутая, лишившаяся самого дорогого, мысленно она теперь словно пребывала в какой-то холодной разреженности, точно птичка, которую буря занесла в верхние слои атмосферы, а она обнаруживает, что каким-то образом еще может дышать и летать.
Эмили хихикнула про себя, подавляя бурлящую истерику.
Одновременно с вторжением Мод в жадное море с равнины позади них будто в ответ донесся громовый рокот.
Остин поддерживал Эмили, а Крукс – Дэвиса, и так вшестером они поднимались вверх по склону, пока снова не оказались на плоской равнине с травянистым покровом. Только теперь некая зеленая Гора на среднем плане нарушала ее плоскость. Ее возможную высоту пока маскировал знакомый профиль.
Затем Гора поднялась выше пояса.
Заговорить осмелился только Уолт:
– Мы как будто разбудили кого-то…
Мгновение Гора восседала посреди Равнины на своем колоссальнейшем троне. Взгляд ее был всепоглощающ, поиски – вездесущи…
И вот она узрела людей.
Гора поднялась на ноги и пошла.
И мгновение спустя уже нависла над членами экспедиции, погружая их в холодную тень.
Гора, заметила Эмили, была гермафродитом.
Разделенная по вертикали: ее левую сторону составляла обнаженная Эмили, правую – обнаженный Уолт.
Борода и одна грудь, составные гениталии – уж не их ли возрожденная великолепная душа, каким-то образом слившаяся в вечности? Или это всего лишь удобная личина для чего-то вне их понимания?
Эмили почувствовала непостижимую мудрость, исходящую из этой Гигантской Сущности. И Сущность эта, казалось, знала, зачем они здесь, казалось, охватывала все их жизни от начала до невидимого конца, примерно так, как человек может познать и охватить весь краткий век мухи-поденки.
